Когда она, миновав темный тоннель арки, вышла на улицу, на щеку ей упала первая капля дождя. Прикосновение было коротким, но за ним тут же последовало второе, а за вторым — третье, и она поняла, что дождя не миновать.
Вздохнув, девушка оглянулась на арку. Там, под кирпичными оштукатуренными сводами, дождь был бы не страшен, но черное жерло пугало само по себе — в нем было темно, как в угольном подвале, а темноты она боялась с детства. Ей всегда казалось, что во тьме живут чудовища, которые охотятся за ней персонально.
Умом она понимала, что это чепуха, но доводы разума были хороши при свете дня, а не теперь, в половине первого ночи.
Легкий хмель, явившийся следствием нескольких бокалов шампанского, выветрился почти мгновенно, и девушка, озабоченно сведя к переносице выщипанные в ниточку брови, покопалась в сумочке, словно это привычное действие могло разом избавить от всех проблем.
Разумеется, это не помогло: зонтика в сумочке не оказалось — она отлично помнила, что оставила его дома, — а кошелек, хотя и лежал на месте, был почти пуст. Денег должно было хватить как раз до получки, да и то лишь в том случае, если будет экономить на всем, а не раскатывать на такси через весь город.
Дождь между тем усилился, капли стали падать чаще, и она, захлопнув сумочку и поудобнее перехватив футляр со скрипкой, торопливо зашагала в сторону станции метро, до которой было еще очень далеко. Если она пропустит последний поезд, придется-таки ехать на такси, а такого удара ее скудный бюджет наверняка не выдержит. Мимоходом она подумала, что сама виновата в том, что попала в такое затруднительное положение: нужно было уходить вместе со всеми, а не торчать на кухне, перемывая грязные тарелки.
Несколько холодных капель упали за воротник, она ускорила шаг, пугливо оглядываясь по сторонам.
Скудно освещенная улица была пуста и целиком отдана во власть темноты и холодного октябрьского дождя. Мимо неторопливо прокатилась патрульная машина, и девушка разглядела за темным стеклом оранжевый огонек сигареты. Этот огонек немного успокоил ее, и она пошла ровнее, свободной рукой придерживая у горла края воротника. В конце концов, ситуация была самая ординарная: возвращаться домой затемно ей было не впервой, и ни разу ничего страшного не произошло — ни тогда, когда она на ночь глядя уходила с вечерних записей на радио, ни в те вечера, когда она играла в струнном квартете, развлекая классической музыкой посетителей казино, которым было глубоко плевать и на Моцарта, и на Баха, и на Чайковского, поскольку их интерес к музыке начинался с Игоря Крутого и заканчивался, как правило, им же. Вспомнив этих надутых индюков, девушка усмехнулась: ну, что с них возьмешь? Это были люди другого измерения, странные существа, поднявшиеся из темных морских глубин, раз и навсегда отделенные от нее и таких, как она, прочным барьером из толстого стекла — даже тогда, когда они проходили совсем рядом, задевая краем одежды и обдавая запахами спиртного, табака, пищи и одеколона… дорогого спиртного, дорогого табака, очень дорогой пищи и стоившей баснословных денег косметики. Она даже не пыталась понять этих людей, точно так же, как и они не пытались понять ее. Она была для них лишь частью обстановки, они для нее — тоже, и такое положение вещей устраивало обе стороны. Она играла на скрипке, они играли на деньги, и часть их денег в результате попадала в ее потертый кошелек, и это, говоря их языком, был «нормальный расклад».
Привычные мысли успокоили окончательно, и теперь она не могла понять, что еще минуту назад привело ее в состояние, близкое к панике. Неужели это сделала темная арка? Ну, не смешно ли, в самом деле?
Она оглянулась. Жерло арки все еще было видно с того места, на котором она теперь находилась, и при свете горевшего напротив фонаря она отчетливо увидела, как из провала в стене торопливо выскользнула сгорбленная невысокая фигура. Девушка вздрогнула.
Все страхи разом вернулись к ней, заставив бешено заколотиться сердце. Она попыталась идти быстрее, но ноги вдруг сделались ватными, она почти не ощущала их, хотя хорошо слышала стук каблучков по мокрому асфальту. Она пыталась убедить себя в смехотворности своих страхов, но теперь это получалось плохо: ночной прохожий, вышедший из арки, представился ей выбравшимся из пещеры хищником. Ночь — время охоты, и пугливым травоядным нечего делать на ночных тропах, по которым бродит обезумевшее от жажды крови зверье. Таков закон джунглей, подумала она, вспомнив Киплинга, и с трудом сдержала рвущийся наружу истеричный смешок.
Проспект шумел впереди, и до него все еще было далеко. Легкий футляр со скрипкой ни с того ни с сего сделался неожиданно тяжелым и громоздким, он все время норовил запутаться в юбке и, будто нарочно, колотил по ногам, мешая идти. Она снова оглянулась, но сгорбленной фигуры нигде не было видно. «Показалось? — переводя дыхание, подумала она и оглянулась еще раз. — Неужели показалось?»
Улица была пуста. Дождь постепенно набирал силу, потяжелевшие Капли ткали вокруг редких фонарей сверкающую бриллиантовую сеть, а крыши оставленных на ночь у обочины автомобилей мокро блестели, как горбатые спины всплывших на поверхность китов. Мокрый асфальт лоснился, как шкура огромной водяной змеи.
В окрестных домах одно за другим гасли окна — мокрый город отходил ко сну, всем своим видом демонстрируя благонравие и нежелание вмешиваться в чужие дела.
Девушка знала, что это всего лишь маска — одна из бесчисленного множества масок, которыми любил забавляться громадный каменный мегаполис, но она была рада и этому. На маске было написано равнодушие, как и на всех остальных масках города, но на ней, по крайней мере, не было злобы, и это поневоле успокаивало.