Отражение удара - Страница 12

Впрочем, доктор не стал выкручивать Сергею Дмитриевичу руки и бить в солнечное сплетение пудовым кулаком. Он внимательно выслушал жалобы пациента на провалы в памяти (разумеется, о том, что происходило во время этих отключений сознания, Сергей Дмитриевич умолчал), задал ряд вопросов, из которых Сергей Дмитриевич сделал вывод, что доктор не прочь подогнать его случай под какую-то свою теорию, в каковую он (случай) никак не желал вписываться, и в конце концов спросил, чем, собственно, пациент недоволен.

— Конечно, — сказал этот мордоворот, — ситуационный психоз у вас налицо. Сейчас очень нервное время, знаете ли… Но провалы в памяти… Не знаю. Я, например, тоже никогда не помню, что делаю по ночам, потому что по ночам я, как правило, сплю, да и вы, как я понял, тоже. Попробуйте гулять по вечерам и вообще побольше бывать на свежем воздухе. Можно попринимать какое-нибудь слабенькое успокоительное… но это в крайнем случае.

Выйдя из кабинета, Сергей Дмитриевич, не удержавшись, смачно плюнул на пол. Гулять по вечерам!

Как будто ему мало ночных прогулок…

Впрочем, доктор был не виноват, и Сергей Дмитриевич отлично это понимал. Врачей, как и адвокатов, нельзя обманывать, но признаться в своих, с позволения сказать, проделках, Шинкарев не отваживался. По дороге домой он зашел в аптеку и основательно запасся валерьянкой — и настойкой, и таблетками, — и стал тайком от жены накачиваться этой дрянью каждый вечер. Спал он теперь, как убитый, но как раз на бессонницу он никогда не жаловался.

Валерьянка помогала, как мертвому припарки, но без нее было бы гораздо хуже. Теперь Сергей Дмитриевич жил в постоянном тревожном ожидании новых бед и каждое утро придирчиво инспектировал свою память, свое тело и одежду в поисках следов ночных похождений. Время от времени он их находил: порой его куртка оказывалась влажной от прошедшего ночью дождя, а вычищенные с вечера до зеркального блеска ботинки к утру непостижимым образом покрывались рыжей коркой засохшей глины. На руках Сергея Дмитриевича то и дело появлялись царапины и пятна. Пятна были самые разнообразные: ржавчина, обыкновенная грязь и даже масляная краска. С замиранием сердца он ждал, когда к этому списку добавится кровь, но крови не было, как не было и новых скандалов. Однажды Сергей Дмитриевич проснулся и обнаружил, что смотрит на мир одним глазом. Второй глаз заплыл и не открывался, и, заглянув в зеркало, Сергей Дмитриевич ужаснулся: на месте глаза зловеще переливался всеми цветами радуги здоровенный синяк. Такое приобретение было совершенно невозможно скрыть от окружающих, и он прямо на ходу с дьявольской изворотливостью, удивившей его самого, сочинил байку о том, как, выйдя ночью по нужде, спросонья запутался ногами в шлепанцах и гвозданулся лицом о дверную ручку.

— Гм, — ответила на это Алла Петровна, критически разглядывая сомнительное украшение, за ночь возникшее на лице супруга. — Помню, была у меня одна знакомая. Муж у нее был алкоголик, напивался до белой горячки и лупил ее нещадно, а она потом всем рассказывала, что на дверь в темноте наскочила, или что на нее велосипед со стены упал.

— И что? — без особого интереса спросил Сергей Дмитриевич.

— Да убил он ее в конце концов, — рассеянно ответила Алла Петровна, вынимая из холодильника несколько кубиков льда и заворачивая их в чистую тряпицу. — Возьми, приложи к глазу. Конечно, нужно было сделать это сразу, но лучше поздно, чем никогда. Надо было меня разбудить, если у самого ума не хватило.

— Да ну, — сказал Сергей Дмитриевич, прикладывая лед к пораженному месту, — глупости какие. Я думал, само пройдет.

— Конечно, пройдет, — усмехнулась Алла Петровна, — но далеко не сразу. Недельки две будешь «светить всегда, светить везде»…

— Вот черт, — с досадой сказал Сергей Дмитриевич, очень довольный тем обстоятельством, что разговор как бы между прочим свернул со скользкой темы самопадающих велосипедов и внезапно открывающихся дверей.

Неделю он проходил в темных очках. Было ужасно неудобно: они мешали смотреть, и Сергей Дмитриевич искренне сочувствовал героям боевиков и шпионских фильмов, которые носили такие очки, не снимая. Дважды он едва не попал под машину, а потом очки пропали. Просто пропали, и все. Ложась вечером спать, он положил очки на тумбочку, а утром их там не оказалось. Сергей Дмитриевич удивился, но удивило его не исчезновение очков, а тот факт, что он до сих пор не сошел с ума…

* * *

…Сергей Дмитриевич аккуратно прополоскал бритву, вымыл помазок и щедро опрыскался одеколоном из пульверизатора со старой, потемневшей от времени резиновой грушей. Вдруг захотелось закурить, и он привычным усилием воли задавил это крамольное желание в зародыше — курить он бросил десять лет назад и за это время ни разу не сорвался, хотя это и стоило ему буквально нечеловеческих усилий. В последнее время он начал подозревать, что насилие над организмом не прошло даром: возможно, ночные прогулки были просто реакцией на стресс, своеобразным предохранительным клапаном, через который подсознание выпускало накопившиеся отрицательные эмоции.

— Ты еще поплачь, — негромко, но очень язвительно сказал он отражению в зеркале и вздрогнул: раньше он сам с собой не разговаривал, считая подобные отклонения от нормы признаком психического расстройства.

Впрочем, подумал он, это далеко не первый и, к сожалению, не самый грозный из симптомов…

«К черту, — подумал он, выходя из ванной и придавая лицу приличествующее случаю бодрое выражение, — к чертям собачьим. Что это еще за вечер воспоминаний с утра пораньше? Не было ничего, и точка! Так ведь и в самом деле до психушки недалеко…»