— Да ни в чем. Что ты выдумываешь? Простудился, наверное. Что-то мне с утра нездоровится — голова кружится и во рту сухо.
— Поставь градусник, — немедленно отреагировала жена.
— Глупости, — с облегчением отодвигая тарелку, сказал Шинкарев. — Как будто мне от градусника полегчает.
— Ладно, это действительно глупости. Я же вижу, что дело не в простуде. Тебя что-то гложет, и это продолжается уже не первый день. Я долго молчала, но вижу, что тебе с каждым днем становится все хуже. Ты осунулся, побледнел, взгляд у тебя сделался какой-то, я не знаю… какой-то волчий, затравленный…
— Чепуха, — насквозь фальшивым голосом произнес Сергей Дмитриевич. Просто устал. На работе все как с цепи сорвались: Фигаро тут, Фигаро там. Осунешься тут…
— Ой ли? — Алла Петровна сердито взглянула на него. — Или тут все дело в какой-нибудь малярше? Что-то я не припомню случая, чтобы ты из-за переизбытка работы перестал спать по ночам.
Сергей Дмитриевич вздрогнул так, что на столе зазвенела посуда.
— Что… Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты частенько выходишь по ночам из дома. Я проснусь, а тебя нет. Знаешь, когда пятнадцать лет спишь с человеком под одним одеялом, начинаешь даже во сне ощущать, есть он с тобой рядом, или его нет. Например, сегодня ночью…
Мысли Сергея Дмитриевича лихорадочно заметались: что сказать? Ну, не молчи, скажи что-нибудь, она же ждет, и не просто ждет, а гадает, строит версии… Она же все поймет, если уже не поняла! Но что сказать?
Спас звонок в дверь. Сергей Дмитриевич не смог сдержать короткий вздох облегчения — ему была дарована короткая отсрочка. Алла Петровна уловила этот вздох и, вставая из-за стола, с нажимом произнесла:
— Мы еще вернемся к этому разговору.
К этому разговору они так и не вернулись — надо полагать, по той простой причине, что необходимость в нем отпала сама собой.
Как вскоре понял Сергей Дмитриевич, звонок в дверь не спас его, а окончательно утопил.
Жена пошла открывать, а он так и остался сидеть за столом, бездумно ковыряясь в тарелке с пюре: он расчесывал картошку зубьями вилки, отчего та становилась похожей на вспаханное поле, выкапывал в ней водоемы, окружал их стенами и наполнял подливкой, которую тут же и спускал, проделывая в картофельных стенах узкие канавки. За этим высокоинтеллектуальным занятием и застал его майор Гранкин, вошедший в кухню в сопровождении Аллы Петровны.
— Приятного аппетита, — сказал майор. — Извините, что помешал.
— Пустое, — ответила Алла Петровна. — Позавтракаете с нами?
— Да, — выдавил из себя Сергей Дмитриевич, которому уже виделись решетки, колючая проволока, окрики конвойных и издевательства соседей по камере, — присоединяйтесь.
— Увольте, — майор комично замахал руками, словно отгоняя мух, — никак не могу. У меня, знаете ли, тоже есть жена, и ей все время кажется, что, если она впихнет в меня завтрак, то со мной ничего не случится.
Так что я набит под завязку.
— Я очень хорошо понимаю вашу жену, — сказала Алла Петровна. — Если бы мой муж работал в милиции, я бы сошла с ума.
— Не сошли бы, — присаживаясь к столу, успокоил ее майор.
«И без этого сойдешь», — обреченно подумал Сергей Дмитриевич, но, разумеется, промолчал.
— Выпейте хотя бы чаю, — поражаясь собственной наглости, предложил он, — а то как-то неудобно. Пришел человек — значит, надо угощать, а вы от всего отказываетесь…
— Вот от чая не откажусь, — сдался Гранкин. — Только без сахара и, если вас не затруднит, покрепче.
С самого утра голова пухнет.
— Представьте, у меня тоже, — не успев сдержаться, ляпнул Шинкарев.
— Осень, — наполняя чайник, вмешалась Алла Петровна. — Время вирусных инфекций.
— Ох, как бы я обрадовался, если бы дело было в обыкновенном гриппе! — со вздохом сказал майор.
«Я тоже», — подумал Сергей Дмитриевич.
— Собственно, я к вам, Алла Петровна, — продолжал Гранкин.
Сергей Дмитриевич удивился до такой степени, что машинально сунул в рот кусок остывшей печени и принялся размеренно, как корова на пастбище, двигать челюстями. Решетки и конвойные, похоже, согласны были подождать его еще немного.
— Я вся внимание, — сказала Алла Петровна.
Она поставила чайник на плиту и села напротив майора, поставив локоть на стол и положив на ладонь подбородок. Сергей Дмитриевич очень любил смотреть на нее, когда она сидела так, и даже сейчас невольно залюбовался красивой линией руки и твердыми, но очень женственными очертаниями подбородка и губ.
— Это по поводу вчерашней презентации в вашем казино, — сказал майор.
— А почему вы пришли именно ко мне? То есть, я ничего не имею против, но я ведь всего-навсего подаю напитки…
— Дело в том, что это касается вашего соседа Забродова, так что я как бы убиваю одним выстрелом двух зайцев.
— А! — Алла Петровна рассмеялась. — Вы по поводу этой ссоры? Неужели у Старкова хватило ума написать жалобу? Уверяю вас, что это сущая чепуха.
Старков сам же все и затеял. Мне, говорит, нужна читательская критика. Ну, Забродов и выдал критику.
А Старков, естественно, обиделся. Он-то думал, что критика — это когда хвалят, а оказалось наоборот. А перед этим он раз пять по пятьдесят граммов коньяка принял, я считала, это у меня профессиональное. Да шампанское сверху… Можете записать в своем протоколе, что Старков сам во всем виноват. Кричал, руками махал, а когда Забродов ушел, он за ним побежал, и лицо у него было такое… Ну, по-моему, у него кулаки чесались. В общем, вел себя, как свинья. Пишите, пишите, я не боюсь. Если увижу, прямо в глаза ему скажу, не посмотрю, что писатель.