Отражение удара - Страница 71

«Это паранойя, вот это что такое», — подумал он, вываливая содержимое мусорного ведра в стоявший во дворе контейнер. Мысль эта не принесла ему успокоения, и, ложась в постель, Шинкарев всухую сжевал четыре таблетки валерьянки, хотя и без того засыпал на ходу.

А наутро он, наконец, получил ответ от двойника.

По случаю субботы идти на работу было не нужно, и он так и этак прикидывал, как бы проверить послание, не привлекая внимания жены. Жена же, как назло, хоть и легла очень поздно, встала одновременно с Сергеем Дмитриевичем и все утро ходила за ним по пятам, в юмористических тонах описывая презентацию и то, как их начитанный сосед смешал с грязью писателя Старкова.

Сергей Дмитриевич кивал, улыбался в нужных местах и один раз даже заставил себя рассмеяться, внутренне сходя с ума: головная боль и сухость во рту наводили его на подозрения. Чтобы жена не заметила его состояния, он, стараясь говорить в таком же, как и она, игривом тоне, рассказал, встретил на лестнице непривычно угрюмого соседа.

— Теперь я понимаю, почему он был такой надутый, — сказал он. — Это же надо: пришел и испортил презентацию! Вот артист!

Наконец, Алла Петровна обнаружила, что в доме вышел весь хлеб, и снарядила мужа в магазин. Выйдя на лестницу, Шинкарев первым делом полез в карман и вздрогнул: карман был пуст. Он лихорадочно зашарил по всем карманам, и наконец обнаружил записку в заднем кармане брюк. Кроме записки, он нашел во внутреннем кармане куртки черный капроновый чулок. Он узнал его: эти чулки Алла Петровна надевала, когда ей хотелось побезобразничать в постели и вокруг нее. Коротко удивившись тому, что здесь делает чулок, да еще один, Шинкарев рассеянно сунул его в карман и вернулся к записке.

Записка была смята в комок чьей-то небрежной рукой… чьей-то окровавленной рукой, поправил себя Шинкарев. Ха, чьей-то! Ясно же, чьей…

Бумага выглядела так, словно ею вытирали испачканные кровью руки, а потом скомкали и затолкали в карман. Оглянувшись по сторонам, Сергей Дмитриевич расправил мятый лист и пробежал глазами знакомый текст. Он не сразу понял, что ответ находится у него перед глазами: поначалу оставленная двойником надпись показалась ему просто следами окровавленных пальцев, которые вытирали о бумагу. Да это и были следы окровавленных пальцев, но при ближайшем рассмотрении они складывались в буквы, а буквы образовывали слово.

Одно-единственное коротенькое слово, косо выведенное прямо поперек записки.

То же самое слово, что было нацарапано на дверце забродовского «лендровера».

Вместо подписи стоял кровавый отпечаток большого пальца. Сергей Дмитриевич, содрогаясь от отвращения, приложил сверху большой палец своей правой руки.

Размер, похоже, совпадал, но этого было мало.

«А чего тебе еще? — спросил он у себя. — Кто, кроме тебя, мог это сделать? Но я все равно должен убедиться… Ах ты, мерзавец! Значит, это и есть твой ответ?

Интересно, что же ты выкинул на этот раз?»

Он не запомнил, как сходил в магазин и вернулся домой. Хлеба он, тем не менее, принес, и жена ничего не заметила. Сняв куртку и, ботинки, Сергей Дмитриевич сходил в гостиную, прихватил простой карандаш и перочинный нож и заперся в туалете.

Здесь он расстелил у себя на коленях кусок туалетной бумаги и торопливо наскоблил на него графитовой пыли с кончика карандаша.

Он обмакнул большой палец в графит и прижал его к записке рядом с прежним оттиском. Отпечаток получился на загляденье, и Сергей Дмитриевич, хотя и ничего не смыслил в дактилоскопии, без лупы и микроскопа видел, что отпечатки очень похожи друг на друга. Вот эта петля, и этот завиток… А вот эти пальчики мы обнаружили на чемодане русской «пианистки», вспомнилось ему ни к селу ни к городу.

Действуя с деловитой размеренностью робота, он скомкал обе бумаги, оторвал от укрепленного на двери рулона еще один кусок и тщательно вытер палец. Всю бумагу он бросил в унитаз, спустил воду и, убедившись, что ничего не всплыло, вышел из туалета. Вымыв, как полагается, руки с мылом, он вернулся в гостиную, вернул на место карандаш и ножик, а потом пошел на кухню — Алла Петровна звала к столу.

На завтрак была жареная печень с картофельным пюре. Сергей Дмитриевич всегда был без ума от этого, блюда, но сегодня оно не лезло ему в рот. Он давился, изображая волчий аппетит, но Алла Петровна, как ни крути, жила с ним не первый год и сразу почуяла неладное.

— Что с тобой, Шинкарев? — спросила она.

— Мммм? — удивился Сергей Дмитриевич, поспешно запихивая в рот огромный кусок печенки, чтобы выиграть время, и сразу же насаживая на вилку новый.

Алла Петровна перехватила его руку, не дав донести кусок до рта, и внимательно посмотрела ему в глаза.

Сергей Дмитриевич смог выдержать ее взгляд в течение двух секунд, а потом трусливо отвел глаза.

— Прожуй, — спокойно сказала она, — и объясни, что происходит.

Он повиновался, как делал всякий раз, когда жена говорила таким тоном. Алла Петровна редко проявляла твердость, предпочитая, как всякая умная женщина, править семейным кораблем из-за кулис, не оскорбляя мужского самолюбия, но ни она сама, ни Сергей Дмитриевич никогда не обманывались насчет того, кто в семье главный. На сей раз, однако, обстоятельства были таковы, что Сергей Дмитриевич повиновался, но лишь наполовину.

Он старательно прожевал, протолкнул кусок в горло, запил холодным чаем и сказал, по-прежнему глядя в угол:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Отлично понимаешь, — сказала Алла Петровна. — Нет, положи вилку. Ты же не можешь есть, тебя с души воротит — что я, слепая? В чем дело, Сережа?